Франсин Риверс - Веяние тихого ветра [A Voice in the Wind]

Почему ее отец вел себя так упрямо, проповедуя Христа? Люди не хотели его слушать, они не верили ему. Его свидетельство оскорбляло их. Его слова порождали в них только ненависть. Почему он не мог хотя бы единственный раз промолчать и остаться дома, в безопасности? Он был бы сейчас жив и был бы рядом, в этой маленькой комнате, он дал бы им какую–то надежду, а не оставил бы их теперь самих бороться за жизнь. Почему он хотя бы в тот день не мог проявить благоразумие и переждать волнения?

Медленно открылась дверь, и сердце у Хадассы бешено заколотилось. Всюду в дома врывались грабители, убивавшие обитателей домов за кусок черствого хлеба. Но это вошел Марк. Она перевела дух, с радостью глядя на него.

— Я так за тебя боялась, — прошептала она. — Тебя так долго не было.

Он закрыл дверь и в бессилии опустился, прислонившись спиной к стене, рядом со своей сестрой.

— Ты нашел что–нибудь? — она ожидала, что он сейчас вынет что–нибудь из складок одежды. Если кто–то находил какую–нибудь еду, ее приходилось прятать, иначе на него могли напасть и ограбить.

Марк посмотрел на нее глазами, полными отчаяния:

— Ничего. Совсем ничего. Ни рваного башмака, ни даже кожи со щита убитого воина. Ничего. — Он заплакал, его плечи вздрагивали.

— Тише! А то разбудишь Лию и маму. — Хадасса осторожно встала, чтобы не разбудить маму, и подошла к брату. Она обняла его и прижалась к нему. — Ты сделал все, что мог, Марк. Я знаю, ты старался.

— Наверное, Бог хочет, чтобы мы умерли.

— Я уже просто не хочу знать Божью волю, — сказала она не задумываясь. Слезы быстро побежали по ее щекам: — Мама говорила, что Господь все усмотрит, — но слова ее звучали как–то пусто. Ее вера была такой слабой. Хадасса не была похожа ни на отца, ни на мать. Даже Лия, которая была моложе ее, любила Бога всем сердцем. И Марк говорил так, будто готовился умереть. Почему же она всегда и во всем сомневалась?

Верь. Верь. Если у тебя ничего не осталось, верь.

Марк вздрогнул, заставив ее отбросить свои мрачные мысли:

— Они сбрасывают тела в Вади–эль–Рабади, за священным храмом. Тысячи тел, Хадасса.

Хадасса помнила ужас долины Еннома. Именно туда со всего Иерусалима свозили мертвых и нечистых животных. Сюда свозили бесчисленное количество копыт, внутренностей и останков мертвых животных из храма. Это место заполонили крысы и стервятники, а жаркий воздух распространял зловоние по всему городу. Отец называл это место Геенной и говорил: «Недалеко от этого места распяли нашего Господа».

Марк обхватил голову руками и сказал:

— Я боялся подойти ближе.

Хадасса в ужасе закрыла глаза, но вопрос возник у нее в сознании помимо ее воли. Может быть, и тело ее отца бросили в том месте, оставив на съедение стервятникам под палящими лучами солнца? Она закусила губу и попыталась прогнать от себя эту мысль.

— Я видел Тита, — глухим голосом произнес Марк. — Он ехал верхом с несколькими людьми. Когда он видел тела, он что–то восклицал. Я не понимал его слов, но кто–то сказал, что он взывал к Иегове и говорил, что это сделал не он.

— Если город теперь окружен, проявит ли Тит милость?

— Если только сможет сдержать своих воинов. Они ненавидят иудеев и хотят перебить их всех.

— И нас вместе с ними, — задрожала она. — Они ведь не видят разницы между верующими и зилотами, ведь так? Мятежники, праведные иудеи и даже христиане — какая им разница? — Ее глаза наполнились слезами. — Неужели в этом Божья воля, Марк?

— Отец говорил, что не в Божьей воле, чтобы кто–нибудь страдал.

— Тогда почему мы страдаем?

— Мы расплачиваемся за последствия того, что мы сами сделали, и за грех, который правит этим миром. Иисус простил разбойника, но не снял его с креста. — Он снова обхватил голову руками. — Я не так мудр, как отец. Я не знаю ответов на все вопросы, но я знаю, что у нас есть надежда.

— Какая надежда, Марк? Какая здесь может быть надежда?

— Бог всегда дает надежду.

Осада продолжалась, и если жизнь в Иерусалиме угасала, о духе иудейского сопротивления этого сказать было нельзя. Хадасса оставалась в маленьком доме, и до нее доносились звуки, свидетельствовавшие об ужасных событиях, которые творились за незапертой дверью. Кто–то пробежал по улице, крича что есть мочи: «Они взбираются на крепостную стену!».

Когда Марк вышел, чтобы узнать, что произошло, Лия впала в истерику. Хадасса подошла к сестре и крепко сжала ее в объятиях. Она сама была на грани истерики, но, когда она обнимала сестру, ей становилось спокойнее. — Все будет хорошо, Лия. Только не плачь. — Эти слова звучали как–то бессмысленно, потому что Хадассе самой приходилось подавлять слезы. — Господь не оставит нас, — сказала она, нежно погладив сестру.

Конечно, мало что могло их утешить, потому что вокруг них, казалось, рушился весь мир. Хадасса посмотрела на мать, и слезы снова навернулись на глаза. Мама слабо улыбнулась, как будто стараясь приободрить ее, но Хадасса не чувствовала никакой бодрости. Что же будет с ними?

Вернувшись, Марк сказал, что сражение идет на крепостных стенах. Иудеи отбили атаку и отбросили римлян.

Однако в ту же ночь, под покровом темноты, десять легионеров проникли в город и заняли крепость Антонию. Битва разгорелась у самого входа в священный храм. Римляне снова отступили, но на этот раз разрушили часть стены, оставив открытым двор язычников. Пытаясь отбросить их, зилоты атаковали римлян на Елеонской горе. Но атака захлебнулась, и они были уничтожены. Взятые в плен зилоты были распяты перед крепостными стенами, чтобы все могли их видеть.

Снова наступила тишина. И снова ужас охватил город, когда разнесся слух о голодной женщине, которая съела своего ребенка. Пламя ненависти к римлянам разгорелось с новой силой.

Иосиф снова взывал к своему народу и говорил о том, что Бог трудится через римлян, чтобы уничтожить иудеев, исполняя тем самым пророчество, данное пророками Даниилом и Иисусом. Иудеи собрали все сухие материалы и смолу, которые только могли найти, и заполнили ими двор храма. Римляне выдвинулись вперед, а иудеи отступили, заманив тем самым римлян в храм. Находясь внутри, иудеи предали святое место огню и сожгли вместе с ним многих легионеров.

Тит быстро привел в порядок боевые ряды своих воинов и приказал погасить огонь, но не успели те спасти храм, как иудеи атаковали с новой силой. На этот раз командиры не смогли сдержать гнев римских легионеров, которые, жаждая крови иудеев, снова подожгли храм и пошли убивать всех, кто попадался у них на пути, и грабить поверженный город.

Когда пламя охватило вавилонскую завесу, изящно вышитую голубыми, алыми и фиолетовыми нитками, люди стали погибать сотнями. Высоко на крыше храма какой–то лжепророк кричал, чтобы люди взбирались наверх и получали избавление от всех мук. Вопли горящих заживо людей разносились по всему городу, смешиваясь с ужасными звуками битвы, перенесшейся на городские улицы и аллеи. Мужчины, женщины, дети падали от ударов мечей — смерть не разбирала никого.

Хадасса изо всех сил пыталась не думать о происходящем за стенами дома, но голос смерти был слышен везде. Ее мама умерла в тот же жаркий августовский день, когда пал Иерусалим, и в течение двух дней Хадасса, Марк и Лия обреченно ждали, зная, что рано или поздно римляне найдут и уничтожат их, как уничтожали всех, кто жил в городе.

Кто–то пробежал по их узкой улочке. Раздались крики человека, которого безжалостно рубили мечами. Хадассе захотелось вскочить и убежать, но куда ей было бежать? И как она могла бросить сестру и брата? Она вжалась спиной в темный угол небольшой комнаты и обняла Лию.

Послышались мужские голоса. Громче. Ближе. Неподалеку раздался стук открываемой настежь двери. Послышались крики людей внутри какого–то дома. Затем один за другим они стихли.

Слабый и изможденный, Марк с трудом поднялся и, став перед дверью, начал молча молиться. Сердце Хадассы бешено заколотилось, ее пустой желудок, казалось, превратился в один сплошной сгусток боли. Она услышала на улице голоса. Говорили по–гречески, надменным тоном. Кто–то один отдавал приказы обыскать все дома на улице. Раздался стук еще одной открываемой двери. Снова послышались крики.

Звук шагов кованой обуви послышался и возле их двери. У Хадассы замерло сердце. «О Боже… "

— Закрой глаза, Хадасса, — произнес Марк неожиданно спокойным голосом. — Помни о Господе, — сказал он, когда дверь резко растворилась. Марк издал громкий, быстро оборвавшийся стон и упал на колени. Из его спины торчал окровавленный меч, а его туника быстро покрылась кровью. Комнату наполнил истошный крик Лии.

Римский воин отбросил Марка назад, освободив свой меч.

Хадасса не могла произнести ни звука. Уставившись на пришельца и его облачение, покрытое пылью и кровью ее брата, Хадасса не могла пошевелиться. Его глаза блестели сквозь забрало. Когда он шагнул вперед и поднял свой окровавленный меч, Хадасса совершенно неосознанно сделала быстрое движение. Она подмяла под себя Лию и накрыла ее собой. «О Боже, сделай только все как можно быстрее, — молилась она. — Как можно быстрее». Лия молчала и не двигалась. Были слышны только резкое дыхание воина да крики людей на улице.